Бабун Таркингтон стоял рядом со своей машиной на площадке у ресторана Денни, когда Джейк подкатил туда.

– Давно ждешь?

– Пять минут. – Бабун обошел машину Джейка спереди и сел в нее. Несмотря на яркое солнце и двадцать пять градусов тепла, он был одет в штормовку.

– Как Рита?

– Поправляется.

Джейк выжал сцепление.

– Куда мы едем?

– Я же тебе сказал по телефону. На встречу с «Минотавром».

– Я понял, сэр. Но куда?

– Увидишь.

Бабун обиженно замолчал. Он сидел, сложив руки на коленях, и всматривался в дорогу. По радио проповедник распространялся о том, как Библия предсказала триумф рок-музыки.

Когда они проезжали Мидлберг, Бабун сказал:

– Думаю, мы должны убить его.

Джейк протянул правую руку ладонью вверх. Бабун удивленно уставился на нее.

– Дай-ка мне.

– Что?

– Пистолет. Тот, что у тебя под курткой.

Бабун просунул руку под куртку, снял пистолет с пояса и отдал капитану. Это был штатный флотский «вальтер», хорошо смазанный, но уже не новый. Джейк нажал спуск, и магазин выпал ему на ладонь. Он спрятал магазин в карман. Держа пистолет в правой руке, он стронул левой рукой направляющую. Блестящий патрон выпал и закатился под заднее сиденье. Пистолет Джейк спрятал под водительским сиденьем.

– Кто он?

– Увидишь.

– Зачем мы к нему едем, если не собираемся убивать его?

– Ты насмотрелся слишком многих фильмов с Клинтом Иствудом. И задаешь слишком много вопросов.

– Зачем же вы меня позвали?

– Не хотел говорить с ним наедине. Мне нужен свидетель. А свидетелем должен быть человек, которого он не может совратить, человек вне его досягаемости.

– Не могу сказать, чтобы я был вне чьей бы то ни было досягаемости.

– Вот ты-то как раз недосягаем, Таркингтон. Не физически. Я имею в виду моральную недосягаемость. Он тебя ничем не сможет достать.

– Я в полной растерянности. Откуда вы знаете, что тот тип, к которому мы едем, – «Минотавр»?

– Я написал ему три письма. Коротеньких. А сегодня утром позвонил и сказал, что заеду поболтать.

– Ну и друзья же у вас, черт побери! – Бабун задумался. Джейк ждал, что тот спросит, как он вычислил «Минотавра», но у лейтенанта на уме было совсем другое. – Если бы не этот кусок дерьма, Камачо давным-давно арестовал бы Джуди, и Рита не разбилась бы. И Камачо был бы жив. – Он выключил радио. – Будь я проклят, капитан, этот человек виновен.

– Ты ничего не знаешь, Бабун. Не знаешь, кто это, не знаешь почему. С тех пор, как Рита разбилась, с тех пор, как мы попали в ту переделку в подвале у Камачо, я считал, что ты имеешь право знать. Вот почему я позвал тебя. И сегодня ты все узнаешь.

– А вы знаете?

– Ты имеешь в виду – зачем это все?

Бабун кивнул. Джейк уклончиво ответил:

– У меня есть кое-какие догадки. Но пока только догадки. Это не в счет. Фактов у меня нет. Вот Камачо – тот знал.

– И он мертв.

– Да. – Джейк снова включил радиоприемник.

– Мы собираемся схватить его, вызвать полицию?

– Ты задаешь слишком много вопросов.

Через минуту Бабун спросил:

– Зачем вы слушаете эту чушь? – Он потянулся к приемнику.

– Очень интересно слушать человека, который твердо знает, что он отстаивает. Даже если я не разделяю его взглядов.

Листва на деревьях вдоль дороги уже не была такой яркой, как летом. На лугах паслись коровы и лошади, время от времени появлялись наездницы на холеных конях, со стороны шоссе были видны двух– и трехэтажные виллы, прятавшиеся среди деревьев. Это была зажиточная местность, где жили преуспевающие, богатые люди.

Контраст между нею и грязными, в ухабах улицами Вашингтона покоробил Джейка Графтона. Его уверенность в том, что он правильно понимает ситуацию, испарялась по мере удаления от Пентагона и штаба флота.

Отъехав восемь километров от Мидлберга, он начал следить за левой стороной дороги. Заметил дерево и почтовый ящик на нем, о которых ему было сказано. На ящике был только номер, без фамилии. Он свернул на усыпанную гравием подъездную дорожку. Вдоль нее с северной стороны тянулись высокие старые деревья; сразу за деревьями открылся огромный кирпичный дом в лощинке, почти по самую крышу увитый плющом.

Джейк Графтон затормозил перед самым крыльцом.

– Позвони, – пробормотал он.

Бабун несколько раз дернул язычок звонка. Послышался мелодичный колокольный звон. Таркингтон беспокойно оглядывался по сторонам.

Дверь открылась.

– Не заблудились? – спросил Ройс Каплинджер, отступая в сторону и пропуская гостей вперед.

– Немного дальше, чем я предполагал, господин министр.

Бабун раскрыл рот.

– Не разевай рот, сынок. Тебя могут принять за политика, – заметил Каплинджер и повел гостей по коридору. Они миновали столовую, уставленную массивной старинной мебелью, среди которой там и сям виднелись древние оловянные кружки и тарелки, и вошли в кухню с кирпичными стенами и огромным камином, над котором висел большущий чайник. Холодильник, раковина и газовая плита находились у противоположной стены.

– Дом у вас замечательный, – заметил Джейк Графтон.

– В сельском стиле. Я это люблю. Чувствуешь себя, как Томас Джефферсон.

– Но он же умер, – возразил Бабун.

– Да. Иногда и я испытываю ощущение, словно попал в могилу – без шума машин, и грохота самолетов, и пяти миллионов вечно спешащих людей…

Теперь они очутились в кабинете – угловой комнате с высокими окнами и потолками. Вдоль стен тянулись книжные полки. На настоящем персидском ковре были разбросаны газеты.

Каплинджер указал рукой на стулья и сам опустился в громадное кресло с потрескавшейся кожаной обивкой.

Он с любопытством посматривал на гостей. Бабун, избегая его взгляда, обозревал книги и расставленные среди них безделушки. Рядом со стулом, где сидел Бабун, находилась трубка на подставке. Она была сделана из кочерыжки кукурузного початка и во многих местах обгорела.

– Я не был уверен, но предполагал, что это можете быть вы, капитан, – сказал Каплинджер. – Я не узнал ваш голос по телефону.

Джейк Графтон потер подбородок и скрестил ноги.

– Мы ехали в этих местах, Ройс, – небрежно заявил он, – и решили заглянуть к вам и спросить, почему вы стали предателем и передали русским все эти секреты. Так почему?

Джейк краем глаза наблюдал за Бабуном. Тот слегка повел головой.

Джейк обернулся к Каплинджеру:

– Господин министр, мы в затруднении. Мы знаем, что вы «Минотавр», и имеем некоторое представление, возможно, ошибочное, о событиях последних месяцев. Четыре или пять человек погибли насильственной смертью. Жена мистера Таркингтона, Рита Моравиа – она пилот-испытатель, – чуть не погибла потому, что различные правоохранительные органы не смогли должным образом провести следствие и арестовать виновных на основании информации, которой давно располагали. Короче говоря, мы явились спросить, готовы ли вы обсудить с нами эти вопросы, прежде чем мы обратимся в ФБР и в прессу. Будем мы это обсуждать?

– А вы собираетесь сообщить информацию прессе?

– Смотря как повернется дело.

– Вы заметили, что о ФБР я не спрашиваю. Это меня не волнует… Ну, ладно!

Каплинджер хлопнул себя по коленям и поднялся. Бабун напрягся.

– Успокойся, сынок. Я употребляю на завтрак лейтенантов только в министерстве. Пойдемте сварим кофе, – Он направился в кухню.

Он налил воды в кофеварку. Поставил на газовую плиту и поднес спичку. Поместил наверх бумажный фильтр и засыпал три чайные ложечки кофе.

– Вы имеете право получить объяснение. Не юридическое право, а моральное. Я искренне сочувствую вашей жене, лейтенант. И сожалею о Луисе Камачо. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы действовать преждевременно. – Он пожал плечами. – Жизнь – сложная штука.

Каплинджер придвинул вертящийся стульчик к плите и сел на него.

– Три года назад, нет, уже четыре, один полковник КГБ перебежал в Соединенные Штаты. В газетах об этом не сообщалось, поэтому его фамилию я не назову. Он считал, что набит важной информацией, за которую мы отвалим ему тонну долларов и обеспечим роскошную жизнь на Западе. Деньги и документы он получил. Но информация его мало чего стоила. Однако он сказал кое-что, чему сам не придавал значения, но нам это показалось очень интересным.